Енё Рейто - Золотой автомобиль [Авантюрист]
– Будет сделано. – Маэстро подошел вплотную к Горчеву. – Если бы не вы, деньги португальца были бы уже у нас в кармане.
– Да у него нет и ржавого сантима, – рассмеялся Горчев. Ему не хотелось верить, что смерть совсем рядом… Он закурил сигарету.
– Хотите позубоскалить напоследок?
– Значит, вы решили меня убить?
– Точно. Я и есть твоя смерть, – сказал Маэстро.
– За что же мне досталась такая страшная смерть?
– Идем!
– Обождите, Лингстрем, дайте мне подумать пять минут. Возможно, я соглашусь перейти к португальцу.
– И какую гарантию вы можете предложить?
– Целиком отдаюсь в ваше распоряжение, можете со мной делать что угодно, – вздохнул Горчев и упал на стул. – Прошу, оставьте меня одного.
Маэстро презрительно усмехнулся. Часто ему приходилось наблюдать, как раскалываются такие вот парни. Они вышли с Лингстремом длинным коридором по направлению к бару. По двое стражей стояло у каждого выхода. Левая дверь вела во двор.
– Сломался парень, – бросил Маэстро.
– Похоже на то.
Они выпили по нескольку глотков и вернулись в комнату. На полу по-прежнему храпел Портниф. Горчев исчез. Испарился. Совершенно непостижимо!
Глава двенадцатая
1
Нижеследующая сцена разыгрывалась в форту св. Терезы в Оране после прибытия рекрутского пополнения. Еще сегодня в полуофициальных анналах скептики могут прочесть, что у командира роты – капитана Фуриона – язва желудка началась на нервной почве с появлением очкастого и черноусого рекрута по фамилии Горчев.
Болезнь, собственно говоря, резко обострилась год спустя, и капитан был вынужден выйти в отставку, но первые симптомы дали себя знать именно в то знаменательное утро.
А между тем день был ясный и начался спокойно. Рекруты, прибывшие из Марселя, принесли присягу и построились к перекличке на плацу форта.
Сержант Вердье облизнул губы.
– Как вас назвал Горчев? – спросил он у капрала.
– Братком. Да еще объяснил, что крестная мать не может быть братком.
– А меня обозвал цикадой. Хочу серьезно потолковать с ним на эту тему.
Лев дружески кивнул и посмотрел на упомянутого рядового с ликующей жадностью. В данный момент, до начала обучения и во время офицерского смотра, оба приятеля – сержант и капрал – не могли ничего предпринять. Но им не к спеху. Пять лет – долгий срок.
Сержант коварно усмехнулся. Господин Ванек радостно и простодушно улыбнулся и кивнул в ответ. Тут как раз подошел командир роты, и его взгляд задержался на кивающем рекруте:
– Рядовой!
– Да, что вам угодно? – встрепенулся спрошенный, стараясь произвести выгодное впечатление. Ротный командир раскрыл глаза пошире и растерянно отступил на шаг.
Капрал Жант, стоявший позади Ванека, зашипел:
– Олух! Перед тобой командир, отдай честь!
– Ах, прошу прощения, – спохватился рекрут. – Я еще толком не разбираюсь в чинах. – Он взмахнул фуражкой. – К вашим услугам, меня зовут Ва… Вообще-то имя есть, но это не имеет значения.
Ротный командир уставился на него так, будто увидел привидение средь бела дня.
Надо полагать, впервые в мировой истории солдат поднял кепи, дабы приветствовать старшего по званию. Сержант Вердье, очень бледный, отчаянно демонстрировал за спиной капитана уставное приветствие. Господин Ванек приподнял фуражку еще разок и, обращаясь к нему, удивленно произнес:
– Мы ведь уже встречались. Как поживаете?
– Смирно! – возопил капитан, совершенно теряя самообладание. – Что тут у вас? Сумасшедший дом?
– Я бы не сказал, – ответствовал господин Ванек.
– Смирно! Как вы стоите по стойке смирно?
– Простите, к чему все это?
– Фамилия!
– Меня зовут Ван… ван Петрович.
– Голландец?
– Кто? Я?
– Не задавайте вопросов!
– Но в таком случае невозможно общаться.
– Почему вы назвались ван Петровичем?
Господин Ванек сделал шаг вперед и жестом капельмейстера успокоил капрала, который порывался что-то сказать.
– Простите, меня зовут Горчев, все остальное я беру обратно.
У ротного командира на миг помутилось в глазах и перехватило дыхание.
– Сержант! К рапорту его! Десять суток ареста. И выбить из него эту расхлябанность! – Он смерил Ванека взглядом: – С начала основания форта вы станете первым рекрутом, наказанным в день прибытия. Стыдитесь! И вы тоже, – обратился он к младшим офицерам. – Следуйте за мной.
Молодой лейтенант, молча наблюдавший сцену, подошел к Ванеку.
– Послушайте, друг мой, вы, вероятно, слышали о породистых охотничьих собаках и особых коровах, выведенных путем тщательного отбора? Так вот: вы – чистейший экземпляр сугубо цивильного члена общества.
– Вы животновод, господин майор?
– Нет. Когда-то я занимался психологией. Понимаете, у вас крайне неудачная душевная предрасположенность. Знаете ли вы, что такое антисолдат?
– Конечно. Статуэтка Наполеона старинного фарфора.
– Вы штатский до мозга костей, – вздохнув, продолжал лейтенант. – Прирожденный штатский. Вы понимаете в военном деле примерно столько же, сколько глухой в музыке Моцарта. Мне вас жаль от всего сердца. Вы хоть меня понимаете?
– Как же, как же. Объясните только, что общего у породистой коровы со старинным фарфором?
– Бедолага, – лейтенант пожал плечами и ушел. Господин Ванек поторопился по лестнице на первый этаж и вошел в дверь, на которой висела табличка:
Штаб батальона. Майор Рибу. Вход без разрешения воспрещен. В комнате сидел майор. Ванек, натурально, взмахнул фуражкой:
– Добрый день, господин капрал. Нет ли письма на имя Горчева? Рекрут второй роты.
Майор поднялся:
– Рядовой, я вас за это… в кандалы!
– Почему все здесь такие нервные? Письмо наверняка есть, посмотрите хорошенько на букву "П": Петрович.
– Убирайтесь ко всем чертям, – майор с трудом сдержался. – Ваш унтер-офицер также будет наказан. Марш!
«С нервами здесь у всех плоховато», – подумал Ванек, спускаясь по лестнице. На плацу рекруты снова стояли навытяжку. Господин Ванек прошел перед строем, словно генерал, и орлиным взглядом окинул роту.
– Рядовой, что вы делаете? – вскричал капитан.
– Ничего, просто ищу свое место где-то между дылдой крестьянином и каким-то пареньком с рыжими усами. Ага, вот, ну-ка, потеснитесь.
– Идиот!
– Ладно, ладно, я уже на своем месте, не волнуйтесь.
– Завтра в восемь ноль-ноль к рапорту! Двадцать два дня ареста, двойной караульный наряд! Вас здесь приведут в чувство, будьте уверены! – Капитан даже расстроился – такого казуса еще не случалось.
Показался лейтенант – бывший психолог, и господин Ванек снова выступил с поднятой фуражкой:
– Добрый день.
– Что случилось?
– Я только поприветствовал вас, господин ветеринарный врач.
– В кандалы его!
Не стану обременять читателя подробностями. Достаточно добавить, что в этот день некоторым чинам старшего и младшего командного состава пришлось глотать успокоительные медикаменты. Господин Ванек из-за антисолдатского поведения сидел, как преступник, в карцере на каменном полу: запястье правой руки ему приковали к лодыжке левой ноги. С горькой иронией заключенный бросил вслед уходящему капралу:
– Прекрасно тут обращаются с людьми, ничего не скажешь!
На другой день, когда рота впервые выстроилась на полигоне, сержант Вердье сладострастно погладил усы, словно гурман, разглядывающий особенно изысканное блюдо:
– Эй, вы там, шаг вперед!
Господин Ванек после одного богатого событиями дня понял, наконец, что влип основательно. Поэтому он скромно и предупредительно выступил вперед.
– Скажите, пожалуйста, – любезно спросил его сержант, – кто я такой?
Господин Ванек прикидывал так и сяк: имя унтер-офицера всплыло вдруг в памяти, и он радостно воскликнул:
– Высокочтимый унтер-офицер Цикада! – и он с улыбкой оглянулся по сторонам, ожидая снискать общее одобрение.
– Скотина! – взорвался белый как мел Вердье. – Берите ручной пулемет, бегом на холм – займете на вершине наблюдательный пост. Вперед марш!
Даже господину Ванеку стало ясно, что здесь шутить не любят.
Высунув язык при сорокаградусной жаре, он четыре раза падал без сил, поднимался, снова бежал. На вершине холма свалился замертво, чувствуя себя опозоренным страстотерпцем. На холме нещадно палило солнце, и господин Ванек во что бы то ни стало решил приобрести где-нибудь зонт.
Так началась его выучка, и так начался его крестный путь.
Позднее к нему присоединился господин Вюрфли, вооруженный большим прожектором, господин Вюрфли – бывший владелец цюрихской балетной школы, посланный сюда тоже, вероятно, за какую-то провинность. Так и торчали они при сорока градусах в тени, если учесть, что никакая тень не касалась вершины холма.
– Отчего сержант так разозлен на меня? – чуть погодя поинтересовался господин Ванек.
